Мой коллега Сергей Будылин уже опубликовал свой пост об Определении Заместителя Председателя ВС о передаче дела на коллегиальное рассмотрение от 08.07.2019 № 305-ЭС16-20931(19) по делу № А40-165525/2014.
Написал как всегда ярко, образно, сочно, талантливо, что было справедливо подмечено читателями. За ним писать дело неблагодарное, но я все-таки хочу дополнить указанные им доводы, которые полностью разделяю, еще двумя суждениями (первое касается вопросов процесса, второе – политики права и резонов, которые не имеют права не учитывать судьи ВС).
И делаю это не потому, что АБ «Бартолиус» представляет интересы одного (сильно миноритарного) кредитора, а потому, что уверен, что О.М.Свириденко, судя по тексту Определения, явно не желал заглянуть в банкротную бездну, которая разверзнется, в случае, если обжалуемое Постановление АС МО будет отменено. Он всего лишь поставил вопрос о пределах полномочий кассационной инстанции при утверждении мирового соглашения.
Первый вопрос — допустимость пересмотра экономической целесообразности и выполнимости мирового соглашения в окружном суде. По этому вопросу Сергей Будылин уже исчерпывающе рассмотрел вопрос о том, что является вопросом права и вопросом факта. Как я уже отметил ранее, его мнение я полностью разделяю: все вопросы, которые требуют правовой оценки являются вопросом права: добросовестность, злоупотребление, исковая давность, снижения размера неустойки, неправильное применение доказательственных презумций, оценки доказательств, распределение бремени доказывания и т.д. и т.п.
Все указанные вопросы связаны с фактами, но требуют правовой квалификации, т.е. разрешение вопроса права. Приведу простой пример. Суд первой инстанции правильно выяснил факт нарушения обязательства, длительность просрочки, ставку неустойки, все верно подсчитал, но суммарный размер неустойки составил сумму в 80 раз превышающую размер первоначального долга. Ответчик ссылался на ст. 333 ГК, но суд не посчитал необходимым снижать размер неустойки. Суд кассационной инстанции соглашаясь и не переоценивая ни один из выявленных судом первой инстанции фактов, применяет ст. 333 ГК и снижает размер неустойки. Нарушил ли он ст. 286, 287 АПК?! Конечно нет. Он рассмотрел вопрос права, а не факта. Разумеется, любой вопрос права имплицитно всегда содержит в себе какие-то факты, право же не находится в вакууме. Любые правовые суждения основываются на фактах, событиях, обстоятельствах, подтвержденных доказательствами. Такая же ситуация часто встречается при применении исковой давности, когда кассационная инстанция выносит новый судебный акт, не пересматривая вопрос фактов (начало исчисления СИД, наличие оснований для восстановления, перерыва СИД, длительность СИД для данных правоотношений), а только правильно применив нормы права. Но это я увлекся, прошу прощения.
Мой спич о другом. В АПК РФ существует довольно ограниченный круг дел, для которых предусмотрен сокращенный (куцый) порядок пересмотра (только в кассационную инстанцию, минуя апелляцию). И одним из таких является как раз вопрос об утверждении мирового соглашения, сделано это на основании нескольких причин: прежде всего для оптимизации судебного разбирательства, т.н. эффективности судебной защиты прав. В случае с мировым соглашением это вполне понятно и логично: стороны решили примириться (Худой мир, как известно, лучше доброй ссоры), суд содействует им в этом, проверяя по формальным основаниям условия договоренности, «благословляет» его своим определением, прекращая данный спор навеки. Однако, если в последствии окажется, что произошло какое-то нарушение прав или иное нарушение закона, то должна существовать упрощенная, эффективная и быстрая процедура пересмотра. Да и что там по сути пересматривать, если стороны просто договорились об условиях примирения?
В 99 процентах случаев спор не касается существа спора, а каких-то пороков воли при его заключении, либо нарушении прав третьих лиц. Иначе говоря, это вовсе не тот пересмотр, который происходит в ординарных делах, когда предметом пересмотра является судебные акты, вынесенные нижестоящими инстанциями (причем двумя первой и апелляцией) во всей полноте и деталях. Следовательно, обосновано федеральный законодатель сократил судебный трек (путь), особенно с учетом того обстоятельства, что в случае отмены мирового соглашения процесс продолжится и все факты, обстоятельства, доказательства будут рассмотрены соответствующими судьями в установленном законом порядке, т.е. по сути, используя спортивный термин назначат переигровку. При этом я не хочу сказать, что отмена мирового соглашения — это вещь ординарная и что от отмены никто ничего не теряет. Разумеется, это не так. Я всего лишь хочу отметить и указать на истинную причину того, что для данной категории разбирательств пропущена апелляционная инстанция.
Но «ничто на Земле не проходит бесследно», «эффект бабочки» описанной Р. Брэдбери неизбежно сработал и здесь. Исчезновение апелляционной инстанции требует некоего новаторского подхода к полномочиям кассации, поскольку она здесь неизбежно работает «и за маму, и за папу». Приведем хрестоматийный пример: мировое соглашение подписано лицом с превышением полномочий или вообще не имея таковых вовсе, либо доверенность была представлена, но оказалась сфальсифицированной. Сторона обжалует определение суда первой инстанции в кассационный суд, представляя доказательства отсутствия полномочий, но суд кассационной инстанции, если смотреть на дело формально, не вправе принимать и оценивать новые доказательства, а апелляционного пересмотра вовсе нет.
Так что же делать?! Избирать путь ложного правового пуризма: «по форме правильно, а по сути издевательство»?! Вряд ли.
Здравый смысл подсказывает, что суд кассационной инстанции не только может, но и обязан принять и оценить все релевантные доказательства. Ведь может быть именно заявитель злоупотребляет правами на обжалование и просто пытается «торпедировать» законное мировое соглашение, чтобы затянуть время и не исполнять свою обязанность?! А в действительности никаких оснований для отмены определения не существует.
Тут попутно отмечу то, что я уже долгие годы неустанно повторяю: суд кассационной инстанции порой неправильно гипертрофировано (автоматически, без разбора) понимает правило о недопустимости принятия и изучения новых доказательств. Самая часто встречающаяся ошибка: отказ кассации принять доказательство того, что заявитель кассационной жалобы имел возможность в срок подать жалобу, но пропустил срок, а в последующем придумал какое-то фантазийное основание для восстановления срока, включая банальную подделку почтового отправления (в моей практике такие попытки предпринимались неоднократно, хотя порой завершались весьма драматично для преступников). Ведь эти доказательства не касаются основного дела, а касаются вопроса процесса и не имеют ограничения для исследования судом кассацией (хотя это нигде и не написано). Встречаются вообще анекдотические случаи, когда суд кассационной инстанции отказывается принять документы, подтверждающие полномочия нового директора или сменившегося арбитражного управляющего, поскольку «кассационная инстанция не принимает доказательства». Все-таки суд для правосудия, а не правосудие для судьи.
Здравый смысл подсказывает, что когда у человека нет ноги или руки, то он использует протез, а когда в статье процессуального кодекса нет необходимой дифференциации и специальных правил для существующих на практике, но не учтенной законодателем, случаев, то судебная практика восполняет эту лакуну. Что кстати сказать, судьи ЭК Верховного Суда уже с успехом и сделали, только применительно для другого исключения из правила о последовательном обжаловании: определения о выдачи исполнительного листа на решения третейского суда. В Определениях от 17.03.2017г. и 28.04.2017г. по делу 305-ЭС16-19572, в частности, абсолютно справедливо отмечено, что «учитывая, что заявления о выдаче исполнительного листа на решение третейского суда рассматриваются только судами первой и кассационной инстанций, принятие судом (имеется ввиду кассационный суд – прим. Авт.) дополнительных доказательств от Банка в порядке применения нормы части 2 статьи 268 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации для рассмотрения дел в апелляционной инстанции (по аналогии на основании части 6 статьи 13 Кодекса) способствовало бы обеспечению равной судебной защиты прав и законных интересов всех лиц, участвующих в деле, при этом суд оказал бы содействие в реализации прав сторон, а также создал бы условия для всестороннего и полного исследования доказательств, установления фактических обстоятельств и справедливого судебного разбирательства.
Сознательно сокращая стадии судебного разбирательства по делам о принудительном исполнении решений третейских судов (международного коммерческого арбитража), законодатель исходил из признания исчерпывающей роли третейского суда (арбитража) в разрешении по существу спора, переданного по воле сторон в указанный орган, отсутствия необходимости в пересмотре решения третейского суда по существу и обеспечения в связи с этим процессуальной экономии и ускорения рассмотрения дела по спору, уже разрешенному третейским судом.
Однако указанный подход не исключил общепризнанных, как на уровне международно-правовых источников, так и актов национального права государств в сфере третейского разбирательства, полномочий государственного суда по защите интересов публичного порядка, которые государственный суд места исполнения третейского решения осуществляет по собственной инициативе, независимо от того, ходатайствуют о проверке последствий исполнения третейского решения на соответствие публичному порядку участники разбирательства или третьи лица».
В указанном деле суд кассационной инстанции, исповедуя как раз ложный правовой пуризм (сиречь равнодушие), не стал пересматривать определение суда первой инстанции, ссылаясь в том числе на невозможность принимать и оценивать доказательства: «отказывая в удовлетворении заявленных требований Банка, суд кассационной инстанции указал на то, что процедура проверки и исследования доказательств, на основе которых принято решение третейского суда, не предусмотрена Арбитражным процессуальным кодексом Российской Федерации».
И что же получается? Экономическая коллегия хочет изменить свою правовую позицию, которая кстати минимум трижды в последующем было поддержана судьями в других определениях. Бесспорно, что errare humanum и возможно раньше вся коллегия «шла не в ногу», а теперь прозрели, но для такого суждения нет никаких оснований ни в рассматриваемом Определении Зам. Председателя, ни в доктрине, ни в практике нижестоящих судов.
И это всё вышесказанное касается утверждения мировых соглашений обычных (мирских), а ведь в нашем случае речь идет о шибко заколдованном (почти неизвестных науке звере) мировом соглашении в процедуре несостоятельности. Ведь тут есть огромная специфика, связанная, как и во всех остальных случаях банкротства, отсутствием состязательности и полноценной автономии воли. Ведь в обычных делах мировое соглашение никогда не будет заключено, если ее условия не устраивают одну из спорящих сторон, поэтому суду и разбираться особенно не надо. («Охота пуще неволи»). Но ведь в банкротстве все совсем не так: ни с экономической, ни с правовой точек зрения.
По данным судебной статистики мировые соглашения заключаются менее чем 1,5 процентах дел о банкротстве, еще около трети не утверждается судом, иначе говоря без преувеличения можно назвать этот институт весьма экзотическим и нечасто применяемым. И вот тут я уже перехожу ко второму вопросу, который меня крайне занимает и чем обусловлено заглавие поста: а не может ли Определение ЭК ВС по рассматриваемому делу «дать дорогу» очередному, уже, пожалуй, 501-ому относительно законному способу обмана кредиторов в банкротстве?! Ведь чем плохо? Создал огромные долги, скупил половину (это еще в лучшем случае, а в большинстве случаев просто «надул») требований в РТК, утвердил мировое соглашение: рассрочка на 50 лет, прощение процентов и прочие издевательства и изуверства в отношении независимых кредиторов. И всё главное сходится, и всё по закону.
Ведь что тут получается? Если большинство кредиторов могут одобрить и утвердить любое (даже абсолютно экономически необоснованное и заведомо неисполнимое мировое соглашение), а суд первой инстанции по какой-то, даже самой извинительной причине (не разобрался, не понял, просто устал от этого объемного, скандального, сложного дела, а тут «с глаз долой, из сердца вон»), его утвердил, то всё: «оставь надежду всяк сюда входящий»!? Суд кассационной инстанции не вправе, дабы не нарушить пресловутые ст.ст. 286, 287 АПК, не может уж переоценивать экономическую обоснованность мирового соглашения. Конечно это не так. Суд проверочной инстанции, который в данном случае как было отмечено выше является и апелляционной, и кассационной инстанцией при пересмотре определения, а, следовательно, обязан детально и по существу, а не только по внешним признакам, рассмотреть как процедуру утверждения мирового соглашения, так и его содержание. В противном случае получится как в том анекдоте про зайцев, которых после введения бухгалтерского учета в лесу как ели, так и едят, только «писанины добавилось».
Но раз уж мы договаривались про политику права и интересы всех сторон, включая конечно судебную систему. В правовом государстве злоупотребления должны пресекаться в самом зародыше, пока еще не разрослось. Второе. Для окружных судов рассмотрение по существу таких дел также не создаст больших проблем, поскольку, как я уже указывал выше, количество мировых соглашений исчисляется несколькими сотнями в год на всю Россию. А много их по определению быть не может, ибо, как не прискорбно это признавать, в подавляющем большинстве случаев, оздоровить предприятие, а ведь только в таком случае может и должно быть утверждено мировое соглашение, не представляется возможным.
Следовательно, аномально популярным институт мировых соглашений в банкротстве может только Верховный Суд, если принятое им определение породит механизм позволяющий использовать его во зло независимым кредиторам.
Источник: https://zakon.ru/blog/2019/07/26/bojtes_bankrotov_mir_prinosyaschih
Другие публикации по данной теме:
https://zakon.ru/blog/2019/07/19/delo_o_mirovom_soglashenii_ili_yaschik_pandory_s_aromatom_ryby
