О юридической технике при написании судебных актов, загруженности высшей судебной инстанции и ее последствиях, глобальных проблемах фактической аффилированности, бремени доказывания, лихоимственных изворотах бизнеса и деле Хаймса остросюжетная беседа главного редактора журнала «Цивилистика» Андрея Егорова и Управляющего партнера АБ «Бартолиус» Юлия Тая.
Андрей Егоров: Добрый день, Юлий Валерьевич! Тема номера – аффилированность при банкротстве. И меня, честно говоря, беспокоит практика, которую выстраивает Верховный Суд. Чем она меня беспокоит? Тем, что суд берет понятие фактической аффилированности, довольно активно его развивает, и, мне кажется, происходит логическая ошибка излишнего обобщения. То есть берется какой-то казус, для которого решение будет справедливым при той конкретной форме аффилированности, которая имеет место, и в конце делается обобщенный вывод о том, что к такому же решению приводит любая аффилированность в принципе, и фактическая в том числе. И суды в других случаях со ссылками на имеющую место фактическую аффилированность начинают делать не самые удачные вещи. Я, собственно, хотел поговорить, встречалось ли это в вашей практике. У меня есть несколько казусов, которые меня волнуют.
Юлий Тай: У меня очень много таких примеров. Я тоже слежу, естественно, за практикой Экономической коллегии Верховного Суда, и, несмотря на то что своими актами он нейтрализует несовершенства действующего законодательства, мне кажется, сейчас суд не оставляет камня на камне на законодательстве, и, порождая какие-то новые институты
или подинституты внутри институтов, судьи допускают некоторые ошибки. Мы подробно в статье с А. Карапетовым и А. Верещагиным в свое время отмечали, что рассмотрение любого казуса проблемно из-за того, что ему присуща постоянная амбивалентность («и нашим, и вашим», что называется). Это характерно на всех уровнях судебной системы,
и Верховный Суд не исключение. Вторая очень важная проблема связана с тем, что в судебном акте нередко указывается много обстоятельств, при которых было принято конкретное решение. И тут же возникает предположение, что данное решение иной суд может повторить только в том случае, если в деле будет такая же совокупность обстоятельств.
Но при более внимательном изучении – если читать не только постановление судебной коллегии, но и все судебные акты всех инстанций, – становится понятно, что акцент судом сделан на каком-то одном обстоятельстве, именно оно и стало переломным. И значит, в другом деле, если будет именно такое обстоятельство, дело можно решать так же, пусть и в отсутствие некоторых второстепенных обстоятельств из дела-прототипа. На практике оказывается, что, не понимая правильно, что же было главным, каждый из нижестоящих судей что-то выхватывает из конкретной фабулы дела и пытается приспособить позицию вышестоящего суда к своему делу, потому что им так удобнее (не забываем про вопросы пристрастности, коррупции и прочих вещей). В результате каждый нахватывает оттуда то, что он хочет видеть. Иначе говоря, красота в глазах смотрящего. Это уже не оставляет камня на камне от того, что Конституционный Суд называет нормативной определенностью. Причем он стал эти слова уже как мантру повторять, но его никто не слушает, скорее наоборот, эта определенность все сильнее и сильнее растворяется. Понятно, что это противоречие, или борьба, которая непримиримым образом разделяет романо-германскую и англосаксонскую систему: движение идет либо от общего к частному, либо от частного к общему, от казусов к формулированию нормативно определенной фразы или наоборот, одни движутся слева направо, а другие – справа налево, но в этом движении самая ключевая вещь – оказаться посередине.
Полная версия интервью: https://privlaw-journal.com/magazine/affilirovannost-v-bankrotstve/
