За четыре года число уголовных дел, рассмотренных в закрытом режиме, выросло почти в два раза. Арбитражные суды в большинстве случаев удовлетворяют подобные ходатайства сторон. Об этом в своей авторской колонке рассказал старший партнер АБ «Бартолиус» Юлий Тай.
Вряд ли необходимо долго и подробно рассуждать о необходимости и важности такого основополагающего принципа процесса как открытость (публичность, гласность, транспарентность), поскольку он носит базовый (фундаментальный) характер, т.е. в случае его нарушения, остальные правила и процедуры могут раствориться (аннигилироваться) пусть не сразу, но неминуемо. Еще пять лет назад, рассказывая это на лекциях студентам третьего курса, я полагал, что сообщаю им какой-то плеоназм, общее место, аксиому. Но порой история человечества развивается даже не по спирали, что было бы полбеды, порой она просто закольцовывается и нам приходится неоднократно брать, уже, казалось бы, давно взятую, высоту. Год назад на конференции Право.ru, на которой мне довелось выступать, один из участников (представитель государственного органа) заявил, что открытость правосудия мешает, и не надо лепить из нее кумира и предавать ей какую-то априорную ценность. Я, конечно, возразил, но далеко дискуссия зайти не могла, поскольку тема обсуждения была совсем другая и это было попутно сказанным.
Однако постепенно и в своей практике (в цивилистическом процессе) я стал замечать, а также фиксировать по сообщениям СМИ какое-то непропорциональное количество общественно-значимых, крайне неординарных дел, с участием важных сторон и с большими предметами споров, которые по требованию одной стороны (как правило, государственного органа) стали рассматривать в закрытом режиме, причем каких-то существенных мотивов для этого не было.
Так, еще 2023 году эксперты «Медиазона»* сообщили, что российские суды установили рекорд по количеству непубличных уголовных процессов.
За 2022 год из 733 383 уголовных дел рассмотрение 25 587 прошло в закрытом режиме. Это почти в два раза больше, чем количество дел, рассматриваемых как непубличные процессы в 2018 году.
Разумеется, мной были предприняты различные попытки выяснить статистическую информацию по закрытым заседаниям в арбитражных судах и судах общей юрисдикции. Увы, таких данных в открытых источниках нет. Тогда я провел сплошной поиск определений о переходе к закрытому заседанию в картотеке арбитражных дел за 2023 год. Какие же данные мной обнаружены?
Во-первых, всего было вынесено 905 таких определений, из них только 17 были отказными, т.е. в которых суд не согласился закрыть заседание. При этом в 2019 году, за исключением дел с участием Минобороны, вынесено только одно определение о рассмотрении дела в закрытом судебном заседании (обжалование решения ФНС — решение Арбитражного суда Красноярского края от 27 ноября 2019 года по делу № А33-22123/2019),
в удовлетворении 21 ходатайства по ч. 2 ст. 11 АПК отказано. В 2020 году — не вынесено ни одно определение о рассмотрении дела в закрытом судебном заседании, а в удовлетворении 39 ходатайств отказано, что называется, почувствуйте разницу.
Во-вторых, в отличие от предыдущих нескольких лет, когда в закрытом режиме рассматривались лишь споры с участием Минобороны и его контрагентов (что вполне понятно, объяснимо и законно), стали появляться дела, в которых «секретный режим» вводился по достаточно странным основаниям:
И эта опасная практика имеет тенденцию к расширению, особенно после появления определения Верховного суда от 2 июня 2023 года № 302-ЭС23-962 по делу № А33-15514/2020. В данном банкротном деле ФНС потребовала привлечь к субсидиарной ответственности экс-директора должника, а также еще троих предполагаемых выгодоприобретателей по совершенным должником сделкам. Суд первой инстанции, с которым согласились апелляция и кассация, привлек к субсидиарной ответственности только одно лицо. При этом первая инстанция, которую поддержала апелляция, отклонил ходатайства ФНС о рассмотрении спора в закрытом судебном заседании. Налоговый орган настаивал на ошибочности выводов судов, которые не исследовали готовые к передаче в материалы дела порядка 60 документов, полученных в ходе мероприятий налогового контроля, доступ к которым ограничен. Коллегия судей поддержала доводы ФНС, указав, что дело должно быть рассмотрено в закрытом режиме. С указанной позицией судей ВС достаточно сложно согласиться, поскольку при такой логике все споры с налоговым органом, и почти всеми государственными органами должны рассматриваться в закрытом режиме, да и у коммерческих организаций довольно много своих тайн.
Напомню, что в соответствии с российским процессуальным законодательством и компаративистскими исследованиями выделяются следующие основания для ограничения публичности судопроизводства: во-первых, по моральным основаниям; во-вторых, для безопасности и общественного порядка; в-третьих, в целях защиты частной жизни тяжущихся сторон; и наконец, в-четвертых, в интересах справедливости и правосудия (хотя указанная формулировка является максимально общей и каучуковой).
Но правовое государство всегда очень внимательно и чутко относится к ограничениям открытости процесса, поскольку за закрытыми дверями может быть реализован любой произвол. По моему мнению, тьма и мрак в судах является очень частым спутником отправления «кривосудия» в самых одиозных его проявлениях. Это известно человечеству с давних времен, латинская максима гласит: Judici satis poena est quod Deum habet ultorem (для судьи достаточно наказания, что Бог является мстителем ему). Это емкая формула несет в себе много смыслов: что судья должен быть готов к суровым наказаниям за нарушение закона и справедливости; при этом, судья никому на земле не подотчетен и должен руководствоваться правом и справедливостью; а также то, что при этих огромных полномочиях судья должен иметь и чувствовать внешний (общественный) контроль, который не оказывает прямого воздействия на каждый отдельный процесс, но зато осуществляется постоянно и перманентно. Необходимость общественного контроля над властью признавалась с древних времен: начиная с Конфуция и греческого философа Платона, заканчивая Томасом Гоббсом, Иммануилом Кантом, Шарлем Луи де Монтескье и др., которые настаивали на необходимости общественного контроля за деятельностью судей. Но автором моей любимой цитаты по данному вопросу является Иеремия Бентам. «В сумраке тайны полным ходом бушуют зловещие интересы и зло во всех формах. Только в той мере, в какой существует гласность, могут действовать какие-либо средства сдерживания судебной несправедливости. Там, где нет гласности, нет и справедливости. Публичность — это душа правосудия. Это острейшая шпора для усердия и вернейший из всех стражей от плутовства. Благодаря публичности сам судья, вершащий суд, находится под судом».
Роль такого контроля ввиду усложнившейся системы государственного администрирования только возрастает. Поэтому ее качественное преобразование и внедрение являются для российской действительности особо актуальными, а для судебной системы — жизненно необходимыми.
Однако анализ опыта как нашей страны, так различных государств убеждает в том, что недостаточно откорректировать и иметь качественные правовые нормы, гарантирующие независимость судей, необходимо привлечение граждан к участию в правосудии и возможность активного контроля со стороны общества.
Судебная власть как разновидность государственной власти, даже с учетом ее особого места и функций по монопольному осуществлению правосудия не свободна от гражданского контроля. Основным инструментарием для осуществления такого контроля в отношении судебной власти являются нормы, направленные на реализацию принципа открытости и гласности правосудия.
Лорд Тулсон в решения Апелляционного Суда от 2012 года (Guardian News and Media) (лорд Тулсон), посвященного открытости правосудия, в частности, отметил: «Публичность правосудия — эти слова выражают принцип, лежащий в основе нашей системы правосудия и являющийся жизненно важным для верховенства права. Верховенство права — хорошее понятие, но красивых слов недостаточно.
Каким образом обеспечивается само верховенство права? Это извечный вопрос. Quis custodiet ipsos custodes — кто устережет самих сторожей? В демократическом государстве, в котором власть зависит от согласия управляемого народа, ответ должен лежать в прозрачности судебного процесса. Публичность правосудия впускает свет и позволяет народу тщательно контролировать то, каким образом функционирует право, что бы ни случилось».
Понимая значимость данного междисциплинарного принципа в 2012 году оба высших суда обозначили свою позицию в форме постановлений Пленумов (Пленум ВАС от 8 октября 2012 года № 61 «Об обеспечении гласности в арбитражном процессе», Пленум ВС от 13 декабря 2012 года № 35 «Об открытости и гласности судопроизводства и о доступе к информации о деятельности судов»). Пленум ВС в преамбуле, в частности, указал: «Открытость и гласность судопроизводства, своевременное, квалифицированное, объективное информирование общества о деятельности судов общей юрисдикции способствуют повышению уровня правовой осведомленности о судоустройстве и судопроизводстве, являются гарантией справедливого судебного разбирательства, а также обеспечивают общественный контроль за функционированием судебной власти. Открытое судебное разбирательство является одним из средств поддержания доверия общества к суду».
Согласно позиции ЕСПЧ, выраженной в деле «Прагер (Prager) и Обершлик (Oberschlik) против Австрии» «пресса играет особую роль в правовом государстве… на нее возлагается обязанность передавать информацию и идеи по политическим вопросам и иным темам, представляющим общественный интерес. Безусловно, это относится и к вопросам, касающимся функционирования системы правосудия — учреждения, жизненно важного для любого демократического общества. Пресса является одним из инструментов, с помощью которого политики и общественное мнение могут удостовериться, что судьи исполняют свои нелегкие обязанности в полном соответствии с той целью, которая лежит в основе возложенной на них задачи».
Открытость процесса реализуется в трех формах:
Все указанные формы, разумеется, должны присутствовать одновременно.
Вспоминается еще один эпизод связанный, хоть и не напрямую, с открытостью. Когда Арбитражный суд Москвы переехал в новое здание на улице Тульской, которое было хорошо оборудовано, то появилась информация (слух), что председатель суда как недремлющее Око Саурона перманентно контролирует то, как проходят заседания. До сих пор не знаю, соответствовало ли это действительности, но несколько наиболее эмоциональных и несдержанных судей (которых, на мой взгляд, стоило освидетельствовать) явно умерили свой пыл и гнев, а также стали подбирать парламентские выражения.
Объем настоящей статьи, конечно, не позволит подробно остановиться на каждой составляющей, но мне хотелось бы на примерах двух дел, в которых я представлял моих доверителей, продемонстрировать к чему приводит нарушение данного принципа.
Первое из них рассматривалось по иску прокуратуры и касалось якобы имевших место нарушений в 1991 году при приватизации данного предприятия, хотя иск был подан в 2020 году. Еще на стадии подготовки истец заявил ходатайство о необходимости его рассмотрения в закрытом режиме (этого мы ожидали), и которое было судом удовлетворено (чего мы не ожидали, поскольку подготовили и подали подробное возражение, с приложением всей практики и доктринальных позиций по этому вопросу). Как только дело было покрыто пеленой закрытого заседания начали происходить абсолютно нетипичные процессуальные действия и поведение как суда, так и истца. Заседание проходило абсолютно под диктовку истца, все его ходатайства удовлетворялись, наши — (более 30) отклонялись. В какой-то момент «пелена» оказала такое сильное воздействие на судью, что она стала открыто и устно спрашивать у истца разрешения на приобщение представленных нами доказательств. Скорость рассмотрения была тоже как у японской электрички, заседания проходили почти ежедневно, любые отложения (по чьей бы инициативе они не были) были максимум на неделю. Общее количество нарушений приблизительно соответствует количеству принципов арбитражного процесса. При этом в заседании не присутствуют представители СМИ. Мы сначала (по инерции) продолжили вести аудиозапись заседания, но потом суд, опомнившись, нам это делать запретил. Забегая вперед, могу сказать, что грубейшие нарушение наших прав, доказательства которого были в аудиозаписи заседания, были отвергнуты вышестоящей инстанцией, поскольку они были получены «с нарушением правил о закрытом заседании». Шах и мат правосудию!
Когда заседание идет в закрытом режиме, суд может делать все, что угодно, и никак это опровергнуть в вышестоящей инстанции невозможно. Разумеется, решение суда, как и судебные акты проверочных инстанций также скрыты от общества и любых заинтересованных лиц.
Похожая история произошла чуть позже в деле против ФАС России, но, как ни странно, ходатайство о закрытии процесса подало третье лицо, которое считало себя потерпевшим. Произошло это на третьем и четвертом заседании. Суд, неприятно удивив нас, удовлетворил это ходатайство. Но это были только цветочки, однако и ягодки не заставили себя долго ждать. Ход процессуального поведения судьи кардинально поменялся. Конечно, в этом деле происходило не настолько бесцеремонное попрание всех базовых прав и принципов, как в деле с прокуратурой, но все-таки правосудие как-то улетучилось из этого зала заседаний. Судья, соблюдая все внешние приличия, давая сторонам максимально излить свои возражения и несогласия, предоставляя времени даже значительно больше, чем в ординарном деле, тем не менее, шел к заранее поставленной цели, которую он в итоге и достиг. Позже в проверочных инстанциях мы пытались доказать все допускаемые нарушения, но аудиопротокола нет. Если быть совсем точным, то запись судом велась и даже была нам (как потом сообщил суд ошибочно) выдана, но ссылаться на нее нам не позволили.
Нам известно не менее 10 случаев, когда оглашенная в процессе резолютивная часть не совпала с тем, что было изложено в полном тексте, подписанном судьями и выданного сторонам. Из них в семи случаях СКЭС на этом основании отменила такие судебные акты. Непонятно, как поступать сторонам в случаях, когда такое произойдет в закрытых заседаниях.
Еще в одном экологическом кейсе, суд первой инстанции на втором году рассмотрения, после возвращения из кассации, зачем-то закрыл процесс из-за одной только карты местности с «грифом секретно». Несмотря на то, что мы, возражая, просили закрыть только то заседание, на котором будет обозреваться эта карта. Разумеется, теперь нет ни нормального ознакомления с материалами, ни аудиозаписей заседаний, ни текстов судактов, а с учетом того, что суд расположен в 5000 км от Москвы, эти неудобства для всех участников процесса весьма чувствительны.
Кто-то может возразить, что речь идет лишь о частных случаях. Что такое проведение 900 закрытых процессов, когда в год арбитражные суды их рассматривают 1,8 млн? Капля в море. Но я категорически с этим не согласен. Это не капля в море, это скорее ложка дегтя в бочке меда, или всего один инфицированный COVID в закрытом помещении. Никто не убережется, многих, а может и всех это догонит. Невероятно соблазнительно отправлять правосудие без всякого контроля. Можно вести дело, как заблагорассудится, сначала по приказу в важном для государства деле, но далее «со всеми остановками». Потом уже спрашивать, вслед за классиком: «Суд, куда ж несешься ты, дай ответ?» Будет поздно. Суд, как и Русь, не дает ответа.
* — признано в России СМИ-иноагентом, а позже заблокировано.
Источник: https://pravo.ru/opinion/253161/
