В нашем уже весьма давнем высказывании о деятельности высшего суда мы с А.Г. Карапетовым и А.Н. Верещегиным отмечали[1], что институт отбора (фильтрации) дел достойных рассмотрения в высшей судебной инстанции, которые как правовой камертон должны задавать эталонное применение норм как материального, так и процессуального права, должен в идеале функционировать таким образом, чтобы отбирать наиболее чистые (без примесей конкретного дела, сложных перипетий, неочевидной правоты) кейсы, на которых можно наиболее четко, артикулировано, однозначно выразить правовую позицию высшего суда.
Почему? А потому, что в делах с двойным дном, неочевидными особенностями именно этого кейса, обоюдной неправоты и недобросовестности сторон, будет трудно (а порой невозможно) четко выразить мысль, поскольку объем оговорок и obitеr dictum будет заслонять ratio decidendi (за деревьями леса часто не видно). Опрошенные в 2013 году судьи ВАС РФ говорили, что пытаются отбирать именно с учетом в том числе и этого критерия.
О проблеме соотношения института убытков с КДЛ в банкротстве и субсидиарной ответственности с них же я говорил и писал многократно на протяжении нескольких лет. В моей практике неоднократно встречались банкротства, когда АУ сначала обращался с иском о субсидиарке, а проиграв их, немного видоизменив требования, а порой, почти не корректируя вовсе, обращался с заявлением об убытках к тем же лицам. Суды, увы, давали им возможность для «переигровки», т.е. фактически нарушали принцип res judicata, что конечно неправильно. Я обращался в СКЭС ВС с жалобами неоднократно, но не был понят и услышан (наверное плохо написал, невнятно объяснил, могу винить только себя). И вот, наконец, на рассмотрение СКЭС ВС попадает дело с подобной фабулой, точнее противоположной, по кассационной жалобе КДЛ, отметим попутно крайне недобросовестного, почти гротескного «злодея», о которых Михаил Евграфович писал так: «он держал свою душу в чернильной непорочности». Этот бывший гендиректор и 100 процентный собственник «брошенного банкрота», с которого весьма правомерно взыскали сначала убытки (по одним основаниям), а потом субсидиарку по другому основанию. Но давайте обо всем по порядку.
В 2012 г. должник в качестве генерального подрядчика заключил договор подряда с субподрядчиком (будущий единственный кредитор) по проектированию и строительству высотных металлических конструкций для размещения оборудования сотовой связи. Цена контракта 25,5 млн рублей. Работы приняты должником без замечаний, должник оплатил 20,7 млн рублей, неоплаченный долг составил 4,8 млн рублей.
В этот момент (2016 год) Семенов А. В., единственный участник должника (он же и его генеральный директор), принимает решение «бросить» компанию: прекратить подавать отчетность, осуществлять деятельность и прежде всего продать свою долю в уставном капитале должника в 100% . На роль покупателя доли подыскивается самый маргинальный кандидат: массовый учредитель, лицо без определенного места жительства, занимающийся бродяжничеством, с «букетом» тяжелых заболеваний, от которых он по прошествии 1 года (то есть в 2017 году) умирает в медицинском учреждении специализированного типа.
В 2017 году терпению субподрядчика, ожидающего 4,8 млн рублей, приходит конец, и он подает иск к ген. подрядчику, за которым потом следует дело о банкротстве по заявлению субподрядчика. Временный, а затем и конкурсный управляющий тщетно пытаются получить от Семенова документы и мат. ценности: он не передает абсолютно ничего, утверждая, что все передал еще в 2016 году тому самому новому участнику/директору по акту приема-передачи. Управляющий инициирует дело против Семенова в суде общей юрисдикции по убыткам, которое закономерно было прекращено, но в рамках которого была проведена экспертиза, установившая, что акт приема-передачи документов между Семеновым и покойным с 2017 года новым ген. диром был фактически подписан Семеновым только в 2018 году, а в отношении покойного вывод о дате подписания сделать нельзя по причине его смерти. То есть имеется судебная экспертиза, подтверждающая, что двусторонний акт, датированный 16 годом, фактически изготовлен в 2018 году при том, что один из подписантов умер в 2017 году.
Из анализа выписок по расчетным счетам должника управляющий установил, что Семенов с 2010 по 2015 году безвозвратно снял с расчетных счетов должника 11,5 млн рублей без обоснования их расходования. На этом основании управляющий в деле о банкротстве должника взыскал с Семенова убытки на 11,5 млн рублей. В ходе исполнительного производства какое-либо имущество Семенова найдено не было, управляющий, дабы не затягивать процедуру банкротства должника и не увеличивать расходы, привлек оценщика к определению рыночной стоимости права требования к Семенову. Кредитор утвердил положение о его продаже с начальной продажной ценой в 100 т.р. и на первых торгах с повышением данное право требование было продано за 140 тыс.руб. Покупатель (цессионарий) начал пассивно держать право требования, процессуальное правопреемство не провел, в исполнительное производство не вступил, оно было окончено через 1,5 года после начала невозможностью исполнения, т.е. по факту вывел это право требования из гражданского оборота. Как говорят наши коллеги-экологи, утилизировал. Конечно возникает резонный вопрос о том, кто этот «самаритянин», который приобретает право требования на 11,5 млн р. за 140 тыс р., а потом даже не проводит процессуальное правопреемство, не говоря уже действий по фактическому взысканию долга?
«Скажите, дети, как его зовут?!»
Может у вас, дорогие читатели, или у судей ВС есть несколько версий, однако у меня, может по скудости ума или профессиональной деформации, только одна.
После торгов кредитор подает заявление о привлечении Семенова к субсидиарной ответственности на сумму непогашенного реестра в 4,8 млн рублей (размер реестра) по причине непередачи документов и активов (т.е. совсем другое основание, чем в убытках), записи о которых имеются в последних поданных балансах. Спор проходит 2 круга, и на втором круге суды всех инстанций удовлетворяют заявление кредитора. Дело по жалобе Семенова рассматривает 21 сентября 2023 года Верховный Суд РФ, который отменяет все суд.акты и отказывает в заявлении о привлечении к субсидиарной ответственности Семенова.
Тут я вынужден сделать дисклеймер, точнее даже два, во-первых, я не вел это дело с самого начала, но присоединился к нему на стадии рассмотрения в СКЭС ВС. Поэтому пишу, по сути, о «своем» деле, чего я обычно не делаю, во-вторых, сказанное мной ниже не означает, что я с формально правовой точки зрения не признаю судебное определение, конечно признаю, оно вступило в законную силу, что не мешает мне однако иметь альтернативную точку зрения, которую я, как смог, пытался донести до судей коллегии (аудиозапись https://disk.yandex.ru/d/jdMK2Jmhy6JWYg). Увы, безуспешно.
Полагаю, что этим определением СКЭС ВС может открыть ящик Пандоры, преодолеть самое важное в праве это добрые нравы и справедливость, поскольку позволил очевидному «злоупотреблянту», оппортунисту уйти от справедливой и законной ответственности. Самое худшее, что может быть в праве и правосудии это равнодушие судей (не наш случай) и безнаказанность недобросовестных лиц. Не зря наши коллеги-криминалисты произносят свою мудрую мантру о примате неотвратимости над строгостью наказания.
Спустя чуть больше недели, наконец, появилась мотивировочная часть определения. Что же написала СКЭС? Умышленно процитирую и прокомментирую буквально каждое слово мотивировочной части решения, чтобы не быть обвиненным в том, что выделил удобные для критики фрагменты.
«Невозможность удовлетворения требований кредиторов из-за действий (бездействия) контролирующего лица, как правило, обусловлена причинением крупных убытков подконтрольной организации. Возможны и ситуации, при которых должник после расчетов с кредиторами, сохранил бы часть своих активов, если бы его деятельность не сопровождалась неправильным управлением со стороны контролирующего лица. При таких обстоятельствах применительно к ликвидации должника через процедуру конкурного производства убытки, причиненные контролирующим лицом, в конечном счете ложатся как на кредиторов (в части суммы непогашенных требований), лишая их возможности получить удовлетворение за счет конкурсной массы, так и на акционеров, участников должника, собственника его имущества (в остальной части), нарушая их право на получение ликвидационной квоты (пункт 8 статьи 63 ГК РФ). В таком случае, если контролирующее лицо ранее уже было привлечено к субсидиарной ответственности, требование о возмещении им же убытков удовлетворяется в части, не покрытой размером этой субсидиарной ответственности (пункт 6 статьи 61.20 Закона о банкротстве)».
Приведенная цитата из Определения верна и почти бесспорна, если не считать, что она носит бланковый характер, т.е. не имеет ровным счетом никакого отношения к обстоятельством рассматриваемого ВС дела.
«Из установленных судами обстоятельств настоящего дела видно, что Семенов А.В. уже был привлечен к ответственности за причинение убытков обществу в сумме, превышающей предел субсидиарной ответственности».
Тут коллегия как бы забывает о доказанном обстоятельствами дела факте, что привлечение — это чисто формальное. Т.е. в действительности недобросовестный КДЛ ничего никому не заплатил и не компенсировал, хотя суды уже в трех делах установили 1) факт нарушения им гражданско-правового обязательства из договора подряда, 2) недобросовестное уклонение от передачи документов АУ, 3) причинение убытков путем вывода денег с расчетного счета банкрота. А это неоспоримый факт.
«Взыскание с него же дополнительного возмещения по второму требованию (в форме привлечения к субсидиарной ответственности или же в качестве компенсации иных корпоративных убытков) направлено на нивелирование потерь общества, которые, в конечном счете, должны были относиться на лиц, обладающих правом на получение ликвидационной квоты. Однако именно Семенов А.В. являлся таким лицом: он был фактическим руководителем и единственным бенефициаром (участником) общества. Следовательно, отсутствовал субъект, чей правомерный интерес подлежал защите при разрешении второго требования, что является достаточным основанием для отказа в его удовлетворении».
Тут коллегией допущен просто целый букет логических и правовых ошибок.
Первое. Они пишут, что второе требование будет дополнительным возмещением и что выдает, что они понимают сами свою логическую ошибку, поскольку в скобках пишут и про убытки, и про субсидиарную ответственность, а на самом деле речь идет только о субсидиарке. Если из скобок убрать про убытки, а их в нашем деле нет, то весь абзац из определения вообще теряет смысл, поскольку дальше говорится о том, что убытки направлены на погашение интереса претендентов на ликвидационную квоту, а не для конкурсных кредиторов. Т.е. они как бы хотят сказать про совпадение кредитора и должника в лице Семенова, но этот тезис релевантен только для иска об убытках, который в рассматриваемом деле отсутствует.
Второе. Судьи ВС как бы не замечают в этот момент, что г-н Семенов продал «мертвецу» 100 процентов долей банкрота, поэтому, даже если бы сказанное выше имело какой-то смысл, а мы показали, что это не так, то никакого совпадения должника и кредитора (субъект с правомерным интересом, как обозначила его коллегия) просто нет. Эти деньги причитаются не Семенову, а «мертвецу-100% участнику».
Третье и главное. То, что в ошибочной логике судей ВС отсутствует субъект чье право защищает суд, тоже абсолютно безотносительно к этому рассматриваемому нами и судом делу, поскольку речь идет о субсидиарке. Следовательно, если даже судьи ВС хотели в рамках заявления о субсидиарке каким-то образом отменить судебные акты по другому спору о взыскании с КДЛ убытков (хотя не понимаю, как бы они это могли сделать), то даже в этом случае, это сделало бы позицию заявителя о привлечении к субсидиарной ответственности еще более бесспорным, поскольку если взыскание 11,5 млн р дезавуировано, то исчезает последнее даже чисто теоретическое препятствие.
«Компания, будучи единственным кредитором общества, выразила волю на отчуждение первого требования к Семенову А.В. о возмещении им убытков.
Такое отчуждение не привело к освобождению Семенова А.В. от ответственности, он по-прежнему является должником перед новым кредитором на всю взысканную ранее сумму. Поэтому данная продажа сама по себе не влияет на вывод о неправомерности второго требования».
Тот факт, что кредитор одобрил продажу права требования убытков с Семенова, никак не может быть поставлено им в вину, это требование закона, и уж тем более никак не препятствует обращению с совершенно иным требованием и с другим основанием. Попутно отметим, что исполнительное производство в отношении Семенова длилось 1,5 года и завершилось абсолютно безрезультатно. Ноль рублей, ноль копеек. Отчуждение права требования убытков на торгах конечно не освободило Семенова от долга, а вот то, что он (в его интересах) купил его за бесценок и «утилизировал» точно освободило. Не понимать этого просто невозможно. Кроме того, этот абзац определения неплохо смотрится только с сочетании с предыдущими. Сам по себе он никакого правового аргумента не содержит. Это такое рассуждение, не более того.
И последний абзац. Самый фантастический и поражающий, особенно с учетом того, что он исходит не просто от судей СКЭС ВС, а именно от судей первого состава.
«Изложенные в отзыве компании на кассационную жалобу доводы о недобросовестном поведении Семенова А.В., выразившемся в фиктивной передаче своих полномочий номинальному лицу, непередаче документации должника конкурсному управляющему и непогашении задолженности, присужденной по первому требованию, не могут служить основанием для дополнительного взыскания с контролирующего лица сверх того, что причитается по закону».
Увы, читающие это определения судьи и правоведы, не могут узнать о том, что же было в этом пресловутом отзыве, который коллегия отвергла, сославшись на то, что сказанное там пытается преодолеть Его Величество Закон. Соблюдая принцип состязательности, транспарентности процесса, указанный отзыв прилагаю к посту и уважаемые читатели сами смогут составить мнение о том, так уж неважны факты и доводы, указанные в нем.
А вот по поводу якобы моих попыток преодолеть закон, хочу сослаться на другой суд не менее авторитетный и высший, чем ВС РФ.
Только вчера было опубликовано очередное постановление КС РФ №46-П по совсем другому вопросу, но в котором очень подробно и внятно выражена весьма важная для описываемого кейса мысль.
«Создание видимости права (включая право на передачу спора в третейский суд), т.е. обман или иное намеренное искажение информации, способствующее получению несоразмерных преимуществ при вступлении в частно- и публично-правовые отношения, представляет собой, по сути, действие, направленное на обход закона с противоправной целью. Подобное поведение порицается как законом (статья 10 ГК Российской Федерации), так и судебной практикой (например, обзоры практики Верховного Суда Российской Федерации: № 3 (2015), пункт 4 обзора практики Судебной коллегии по экономическим спорам; № 5 (2017), пункт 32; № 1 (2018), пункт 14). Данный подход основан на общем негативном отношении законодателя к нечестному, обманному поведению участников оборота. Помимо прочего, это отношение выражается в лишении судебной защиты гражданских прав, осуществляемых исключительно с намерением причинить вред другому лицу, в обход закона с противоправной целью, иным заведомо недобросовестным образом; в признании ничтожными мнимых и притворных сделок; в предоставлении иных способов защиты гражданских прав в случае искажения информации, на основе которой участниками правоотношений принимаются решения об их правах и обязанностях: опровержение не соответствующих действительности порочащих сведений, оспоримость сделки, совершенной под влиянием существенного заблуждения или обмана, возмещение убытков в случае предоставления неполной или недостоверной информации при вступлении в переговоры, отказ от договора при недостоверности заверений об обстоятельствах (статьи 10, 152, 170, 178, 179, 4312 и 4341 ГК Российской Федерации).
В Постановлении от 28 декабря 2022 года № 59-П Конституционный Суд Российской Федерации вновь отметил, что нормы, регламентирующие осуществление участниками гражданских правоотношений принадлежащих им прав, а также исполнение ими обязанностей, должны интерпретироваться и применяться в свете принципа добросовестности. Данный принцип означает, что при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники правоотношений должны действовать добросовестно и не извлекать преимуществ из своего незаконного или недобросовестного поведения (пункты 3 и 4 статьи 1 ГК Российской Федерации). Требование о добросовестном поведении распространяется, в силу своей универсальности, на любое взаимодействие между субъектами права во всех сферах жизнедеятельности. Для гражданских правоотношений это находит отражение, в частности, в том, что стороны обязательства и после его прекращения, а равно при его установлении и исполнении обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, предоставляя друг другу необходимую информацию (пункт 3 статьи 307 ГК Российской Федерации). Тем самым, по смыслу правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации принцип добросовестности (с учетом статьи 751 Конституции Российской Федерации) является одним из элементов публичного порядка Российской Федерации».
Вот так. Не больше и не меньше. Добросовестность – элемент публичного порядка Российской Федерации! Давайте беречь и сохранять его, если уж кредиторов нам не жаль.
[1] Карапетов А. Г., Верещагин А. Н., Тай Ю. В. Пути совершенствования правотворческой деятельности Высшего Арбитражного Суда РФ. // Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации № 6, 2013 г.
